Зинчук Ю. Ю. ОЧЕНЬ АМБИЦИОЗНАЯ ПРОФЕССИЯ
Ю. Ю. Зинчук, директор Петербургского филиала НТВ, выпускник факультета журналистики СПбГУ 1997 года
ОЧЕНЬ АМБИЦИОЗНАЯ ПРОФЕССИЯ
В журналистику я пришел совершенно случайно. Жизнь сама подтолкнула к такому решению, а изначально планов по овладению этой профессией не было у меня никаких. По литературе в средней школе часто получал двойки. Моя клас-сная руководительница Адель Афанасьевна на родительских собраниях говорила маме: «Светлана Ивановна, ваш сын может работать кем угодно: токарем, сантехником, пекарем — только пусть не претендует на профессию, имеющую хоть малейшее отношение к слову». С таким вот настроением я и закончил школу. И моя жизнь складывалась абсолютно стандартно: ПТУ (специальность токаря-фрезеровщика широкого профиля), работа на заводе «Русский дизель», где точил детали для дизелей речного транспорта, затем армия, после которой работал почтальоном и дворником одновременно. Затем пошел на подготовительные курсы рабфака ЛГУ (это было в 1987–1988 годах). Тогда было правило: если сдаешь после окончания курсов все предметы хотя бы на тройки, автоматически зачисляли в студенты университета. Когда я пришел в учебную часть рабфака, меня спросили: какой я выбираю факультет — философский, матмех, биологический? С моими школьными успехами это было очень уж трудно и заумно. Я был растерян, и тут мне предложили факультет журналистики, где нужно, по сути, заниматься всем понемногу. Согласился. В конце 80-х был взлет желающих идти на факультет журналистики. Тогда прошел апрельский Пленум ЦК КПСС, началась перестройка, потихонечку Горбачев начал отпускать идеологические вожжи. Все помнят, как по приемникам слушали заседание Верховного Совета СССР. Это было начало «золотого века» Ленинградского телевидения. Появились программы «Курьер», «Адамово яблоко», «Пятое колесо». Именно поэтому я и выбрал факультет журналистики. Отучившись девять месяцев и написав сочинение, я, естественно, получил заслуженную двойку. Ошибок было 15 из 20. Петр Яковлевич Рыкованов на собеседовании сказал, что во мне что-то есть, но 15 из 20 — это уж слишком, и что поставить тройку он не может. Поэтому я был отчислен. Пошел второй раз на рабфак. Успешно его закончил и был зачислен на дневное отделение факультета журналистики, где до третьего курса был старостой курса, выдавал стипендию и познавал азы управления коллективом. Тогда я понял, что журналистику, как и балет, нельзя постичь сидя в кресле. Нужна только практика, практика и еще раз практика. И вот, по рекомендации кафедры РТ, я пошел на Ленинградское телевидение и начал сотрудничать в молодежной телепрограмме «Здравствуйте!». А потом был август 1991 года. Я понял, что жизнь дает мне такой шанс, который бывает только однажды. Я всю ночь просидел в Мариинском дворце, съездил на Лужское шоссе снимать танки, привез отснятый материал, в редакции его похвалили. Тогда, накануне августовских событий, Э. Шеварнадзе заявлял о возможности государственного переворота. Я случайно познакомился с пресс-секретарем Шеварнадзе и стал названивать ему с просьбой соединить с шефом. Меня легко соединили, и тот пригласил меня приехать в Москву. Я все бросил и уехал даже без камеры (в редакции дали только одну кассету). А где найти камеру? Я позвонил в бюро CNN и сказал им: «Ребята, с вас камера, а с меня — эксклюзивная съемка Шеварнадзе». Уже тогда приходилось проявлять журналист-скую хватку. Мое 30-минутное интервью было показано в программе Ленинград-ского телевидения «Горячая линия». В тот же день мне сказали, что принимают в штат. Сразу же перевелся на заочное. Начались регулярные творческие командировки. Гордился, что на работу приходил вместе с сотрудниками «600» секунд в 7 утра и уходил почти последним.
Первой горячей точкой, куда я поехал, был Таджикистан. Я привез оттуда серию репортажей после расстрела московского пограничного отряда. После этой поездки я загорелся: вот это мое, это гораздо интересней, чем снимать пожары на помойках. Я тогда согласился на предложение Александра Жукова («Новоком») работать стрингером по всему спектру информационных тем, интересующих западные телевизионные компании: от событий в Чечне до проблем в российской армии, социальных тем, закрытых городов России. Работать стрингером я начал после мятежа 1993 года. Начались длительные командировки. Почти всю первую чеченскую войну я провел там. Во вторую уже был на НТВ.
Студентам факультета журналистики хочу сказать, что журналист в горячей точке в первую очередь должен быть дипломатом, интеллигентным человеком, который уважает чужие законы, правила, где бы он ни находился — в далеком чеченском ауле или на блок-посту питерского подразделения ОМОН. Это очень важно. Если журналист не сможет вызвать к себе доверие со стороны окружающих его людей, если будет все время доказывать свою точку зрения — это чревато плохими последствиями. Ведь порой будет идти речь о жизни и смерти. Я сам был в такой ситуации, когда снимали сюжет для Ассошиэйтед пресс в Северном госпитале — «Груз-200». На следующую ночь по этому госпиталю боевики открыли огонь и практически весь госпиталь расстреляли. Почему-то ФСБ связала это с нашим туда визитом: якобы мы выдали секрет расположения объекта. Нас арестовали и 6–7 суток продержали в карцере. Решали, расстрелять нас сразу по условиям военного времени или повременить. Слава богу, все разрешилось: были запросы в МИД, проверка соответствующей аккредитации. Были другие ситуации. Дипломатичность, интеллигентность, предельная собранность — непременные качества журналиста в горячей точке. У меня был один случай. Мы ехали с оператором Владимиром Спиренковым — здоровый двухметровый мужик, очень вспыльчивый. Он чем-то не понравился омоновцу на блок-посту, бывшему, видимо, в состоянии алкогольного возбуждения. Нас попросили выйти из машины, досмотрели аппаратуру. Омоновец приказал снять куртки — тоже для досмотра. А как раз был дождь, лужи кругом. Он взял куртку оператора, осмотрел и протянул обратно. Оператор хотел взять куртку, а омоновец намеренно «выронил» ее в лужу и ждет реакции владельца. Я смотрю, у моего оператора желваки заиграли, глаза покраснели от злости. Думаю, если он сейчас ударит этого омоновца, то от нас тут живого места не останется: кругом степь, до Грозного 30 километров... И мне невероятных усилий стоило сдержать его. Мое хладнокровие, видимо, передалось оператору: он сжал зубы и поднял свою куртку молча. Таких ситуаций бывают десятки. Нужно быть выше этого, потому что эмоции, случайно оброненное слово могут решить все. Здесь даже профессионализм уходит на второй план. Главное — это выполнить задание и остаться в живых.
Журналисту надо быть немного сумасшедшим. Был случай, когда я брал интервью у Басаева (это было накануне визита Ельцина в Чечню). Тот по спутниковому телефону, который подарили ему журналисты Франс пресс, сбросил на телеграфную ленту заявление о том, что у него есть достаточно технических средств вооружения, чтобы уничтожить вертолет президента России. Мой шеф по Ассошиэйтед пресс Эндрю Браделл позвонил мне и попросил, чтобы была картинка, а не только слова Басаева. Я сел утром в машину и поехал из Грозного в Ведено. Тут есть своя специфика: с кем нужно общаться в первую очередь — это старейшины, а уж через них выходить на людей, которые имеют отношение к боевикам. Боевиков надо суметь расположить к себе, чтобы они поняли, что ты не засланный шпион. Это сделать тоже достаточно сложно. Целый день мы пробивались какими-то тропами, вели меня с завязанными глазами. И вот обычный дом. Заходим. На полу лежат на топчанах три человека. Один из них встает. Маленького роста, абсолютно лысый, бородатый, щупленький, внешне 18-летний подросток. «Здравствуйте, я Басаев». Взял у него интервью. Разумеется, выяснил обоснованность его заявления об угрозе президенту России. Любая малейшая оплошность здесь недопустима. Например, тот факт, что у тебя аккредитация федеральных войск в Чечне, — это расстрел. И наоборот, когда боевики свой пропуск выписывают и его обнаружат федералы на блок-посту — это тоже расстрел. Да, в случае с Басаевым я ходил на грани. Удача должна быть у журналиста. Какой бы ты ни был профессионал, как бы ты ни был подготовлен (аккредитация, продюсерский проект), не будет удачи — все обязательно сорвется, сколько раз убеждался.
Еще нужно бороться и доказывать. Право работать на питерском НТВ я доказал своими собственными материалами. Никто меня туда не звал. И надо учитывать особенности ТВ-компаний. У меня была жуткая история. Ассошиэйтед пресс попросило меня сделать сюжет о питерских нудистах, которые у нас в Репино собираются. Я обо всем договорился, съездил туда, подготовился, все спродюсировал. Было лето, действо со всякими кострами, гульбищами. Я все это поснимал. Очень довольный, отослал материал. Жду гонорар. Через какое-то время мне звонит шеф бюро Эндрю Браделл и говорит, что материал весь в браке. Я удивлен, обескуражен. Почему? Он ответил, что нельзя показывать на Америку, потому что на пленке всюду крупные планы женских грудей. А у них очень сильные феминистские организации, и в новостях такой материал показывать запрещено. Такое можно делать только в развлекательных программах, но не в новостях. Это стало для меня откровением и уроком одновременно. Были и другие случаи. Западная журналистика на первое место ставит картинку. Нет картинки — нет материала. Сколько раз мои материалы признавали браком. Бомбит село вертолет. Если не успели снять, будь ты хоть Толстой в тексте — материал не возьмут. Все надо только показывать: либо покажи, либо вообще не говори. Надо помнить также о длине планов, когда снимаешь аварии, катастрофы, пожары. Без этого знания фиаско неизбежно.
Журналист, который приходит на НТВ, должен, во-первых, хорошо говорить по-русски. Я уж молчу о хорошем питерском произношении. Хотя был случай, когда в редакцию пришел человек, не выговаривавший половину букв алфавита. Я его, естественно, прогнал, но через полгода занятий с педагогом по ораторскому мастерству он прекрасно заговорил. И сейчас работает у нас. Важно уметь преодолевать недостатки. Все мы вроде бы носители русского языка, но порой приходят такие люди, в том числе и студенты журфака, приносят такие тексты, что становится не по себе. Во-вторых, нужно иметь достаточно высокое образование. Без этого сложно стать хорошим журналистом. Конечно, Интернет сейчас становится своеобразной палочкой-выручалочкой. Но это очень расслабляет. Иногда допускаются грубейшие ошибки. Был случай, когда в юбилейном материале о блокаде Ленинграда журналист назвал автором Седьмой симфонии Прокофьева! В-третьих, интеллигентность, наличие таких психофизических качеств, как умение очаровывать собеседников, заставить их подчиниться своей цели, умение нравиться людям, быть приятным человеком. В-четвертых, очень важно быть физически здоровым человеком, потому что физические и психологические нагрузки сумасшедшие. Если бы не мои занятия спортом в юношестве, то я не знаю, как бы я смог переносить эти нагрузки. В-пятых, важно быть все время любопытным, уметь удивляться. Тебе должно быть интересно все. Не просто факты, а их причинная взаимосвязь: кому это выгодно, для чего это сделано? Всегда надо стремиться заглянуть: а что там, за закрытой дверью? Не будет блеска в глазах — не будет журналиста. В-шестых, конечно же, амбициозность. Журналистика — это очень амбициозная профессия. И если ко мне приходит человек без куража, желания сделать свою работу оригинально, то я не верю в его журналистское будущее. Если человек работает по принципу: меня попросили — я сделал, не попросили — делать не буду, то это все.
Вообще хорошо работать с профессионалами. Костяк моей журналистской и редакторской команды — выпускники кафедры радио и телевидения журфака СПбГУ: Андрей Радин, главный редактор и ведущий новостей, Лариса Костина, начальник координационной службы, человек, который держит руку на пульсе событий, журналисты Станислав Пылев, Яна Подзюбян, Александр Щерба, Анна Пейчева, которая пришла ко мне «с улицы» и сказала, что хочет работать у нас. Я сначала усомнился, но она доказала, что может работать. В основном к нам приходят люди достаточно хорошо подготовленные (спасибо родной кафедре). Надо только их в чем-то корректировать. Но это неизбежный процесс. С кафедрой хотелось бы держать связь более тесную. В текучке это не всегда удается. Мы, СМИ Петербурга, живем в одном журналистском доме, и факультет журналистики далеко не самый последний его этаж.
