Радин А. А. С КОЛЫМЫ — В ПОЛЫМЯ
А. А. Радин, ведущий информационной программы «Сегодня в Санкт-Петербурге» (НТВ), выпускник факультета журналистики СПбГУ 1991 года
С КОЛЫМЫ — В ПОЛЫМЯ
В Петербург я приехал из далекого северного города в Магаданской области, куда в силу жизненных обстоятельств забросило моих родителей, живших в Петербурге, где я и родился.
В 1983 году на факультет журналистики поступить мне не удалось: отличная подготовка, полученная в сельской северной школе, на экзаменах сыграла со мной злую шутку. Обилие знаний, как это часто бывает, превратились в обилие информационной каши. В то время вообще мало принимали абитуриентов. Были забронированы места для посланников народных республик, райкомов, профкомов и так далее. И потом, пятимиллионный город, по сравнению с нашими двумя с половиной тысячами, восемь часов разницы во времени — окончательно сбили меня с толку.
В общем, потерпев фиаско, я подался в Институт культуры на руководителя фотоклуба. Получилось это случайно — вовсе не от безысходности: моя подруга, тоже из Магадана, хотела поступать в этот институт, но потом отказалась от своей идеи. А на кино-фотоотделении тогда как раз было свободное место. В фотографы я шел изначально, поэтому, не сдавая экзаменов — мне зачислили оценки университета, — я поступил на первый курс. Отучился немного… и тут случилась одна смешная история: армия.
Я был единственным со всего потока, а это четыреста-пятьсот человек, кто еще не служил на благо Родины. Я, правда, искренне надеялся, что институт заступится за меня и не отдаст военным, поскольку единственным отличником в группе тоже был я. Надеялся зря — меня определили в морскую пехоту…
Правда, туда мне так и не удалось попасть. Снова благодаря воле случая и великой русской традиции. Прапорщик, который должен был везти нас в военную часть с места сбора — ДК Газа, попросту напился и уснул. Мы не смогли его найти, и единственное, что оставалось, — идти домой. В результате только 17 ноября 1984 года я поступил в ряды ВВС. Мне повезло: я попал в интеллигентные войска…
Отслужив два года, я решил не возвращаться в институт Культуры, поскольку был обижен: никто из деканата не позвонил в военкомат, а ведь я был не самым последним студентом. В общем, обижен из принципа.
В начале декабря, аккурат под конец семестра, я прихожу на факультет журналистики и прошу немедленно зачислить меня, пользуясь льготами для военно-служащих. Меня отправляют дожидаться летнего зачисления, так как в середине учебного процесса это невозможно, говорит мне декан. Правда, этого я не услышал от Людмилы Петровны Громовой, замдекана… и я решаюсь на своего рода мошенничество.
Одеваю дембельскую форму — ту, в которой увольнялся, отпарываю погоны и заявляюсь на зачет первого курса со словами: «Разрешите войти. Рядовой запаса Радин. Только что с поезда, не успел получить зачетку и студенческий билет. Разрешите сдать». Разрешали. Таким нехитрым образом я сдал тринадцать зачетов и два экзамена. Особенно приятно было сдавать античную литературу, в которой я был не силен. Помню, как Анпеткова-Шарова закурила беломорчик, дала и мне, говоря: «Давай — все, что знаешь». Ну, я и сгрузил ей всех богов. Вышло на четверку.
Умная и проницательная женщина, Людмила Петровна знала о моем проходимстве. Еще она знала, на что способны люди, которые хотят учиться. Поэтому когда подлог всплыл на поверхность, она взяла меня за руку, и мы пошли по кабинетам — собирать бесчисленные справки, бумаги, выписки.
Перед третьим, последним, экзаменом мне на руку снова сыграла случайность. И, разумеется, традиционная русская безалаберность. В тогда еще новом общежитии на Кораблестроителей лопнули батареи, потому что где-то образовалась протечка, и сантехник, вместо того чтобы перекрыть воду в одном участке, обезводил все здание. Жуткая зима была, минус сорок — батареи разорвало в клочья. Всех студентов отпустили на каникулы, и пока последствия аварии устраняли, мы, самые стойкие, дежурили на этажах общежития в лютый мороз. Борьба с холодом и мародерством дала нам досрочно сданный последний экзамен. Так 1 марта 1987 года я пришел на 1-й курс.
Меня определили в группу «Производство и оформление газеты», поскольку тогда все рвались на кафедру радио и телевидения. Я учился на ответственного секретаря. Работать в редакции мне, хоть это и было обязательным, не очень хотелось. Пару практик я отработал в стройотрядах. Одну практику прошел в Германии, тогда еще ГДР. Мне не хотелось писать, потому что заставляли. Я нашел редакцию, где гранки подписывали моей фамилией, и без труда сдавал необходимое количество строчек в университет. Так продолжалось до пятого курса, когда я попал на телевидение.
Вообще это опять-таки получилось случайно. Мой друг, не захотевший оставаться работать на Ленинградском телевидении, где он проходил практику, позвал туда меня. Я остался, и уже через год, по окончании пятого курса, был зачислен в штат. Больше из телевизионной пропасти я не выбирался…
Я не помню студенческого братства на факультете. Помню, скорее, борьбу кланов. Клан толковых и талантливых школьников, клан зрелых, познавших жизнь девиц, клан отслуживших пацанов, прошедших школу Афгана, клан лоботрясов, не отягощенных жаждой к учению. Эти кланы если не враждовали, то конкурировали. Тем, кто плавал между, было, конечно, тяжело. Но такие отношения закалили нас для будущей работы в журналистике, которая точно так же делится на враждующие, но всегда сосуществующие кланы.
Мы учились во времена начала перестройки. Это была перестройка системы образования, перестройка мышления. Мы носили комсомольские значки и комсомольские билеты, но при этом я, ортодоксальный комсомолец, воспитанный на идеалах комсомольской организации, ее же сам благополучно похоронил.
Тогда была борьба всего со всем, метание, неопределенность наполняли собой воздух. Хотя приятным ароматом просачивалось ощущение свободы. Мы не знали, куда заведут нас намечавшиеся, даже свершающиеся на наших глазах перемены, не понимали, чего ждать, но был некий азарт и готовность действовать. Я, хотя и не любил пиво, радовался, что можно было пойти в пивной бар и не платить 3 рубля за вход. Радовался, что можно было выехать за границу, в Германию, где мы пили пиво, всего триста грамм которого неимоверно расширяли сознание… У нас ведь пиво было разбавленное — с добавлением стирального порошка, чтоб была пена.
Мне нравилось то время, потому что стали печатать то, что было запрещено. Все газеты менялись, на страницы выплеснулась правда, стали появляться книги. Сейчас я не могу и не буду читать «Детей Арбата» — тогда я этой книгой зачитывался. Мне нравилось это время, потому что было нельзя — и вдруг стало можно. Такое ощущение, что ты долго сидел в темном подземелье и вдруг вышел на яркий, жгучий свет. И он ослепил тебя.
Я не могу сказать, что часто ностальгирую по студенческим временам. Бывает легкая грусть — оттого, что это никогда не повторится. Но я в своей профессии, получая каждый день новое, иду вперед. Я, скорее, живу днем не завтрашним, а сегодняшним. В то время как, например, мой бывший однокурсник, который, хотя и живет сейчас в Америке, остался в том, прошлом измерении. Он любит вспоминать студенческие шутки, истории… А мне это уже не интересно. Я ушел далеко вперед. И в прошлое я заглядываю лишь для того, чтобы понять — правильно ли я сейчас живу. А отнюдь не для того, чтобы жить прошлым.
ФОРМУЛА УСПЕХА
В нашей грязной, чудовищно трудной, чудовищно тяжелой морально профессии выполнить долг и остаться человеком — самое сложное. Если тебе удалось совме-стить эти два понятия, то, я считаю, ты прожил жизнь не зря.
Человек, который занимается журналистикой, должен быть порядочным. Он может быть косым, хромым — но обязательно Человеком.
Второй момент — нормальное выполнение редакционных заданий. То, что журналист сам придумал и ему хочется реализовать, — никому, по большому счету, не нужно. Чаще всего. В новостях востребовано то, что лежит на поверхности, но никто не видит и не может почувствовать. Если сможешь в своей работе увязать все эти принципы — ты всегда будешь на плаву.
Еще факультет журналистики и вообще студенческий этап моей жизни сформировал во мне одно правило, которым я руководствуюсь сейчас, пребывая на посту главного редактора новостей. На НТВ, когда я туда пришел, четкий принцип: единственной причиной неподготовки сюжета является смерть — внезапная или ожидаемая. Я так же воспитывал своих сотрудников. Если журналист заранее говорит мне, что не может сделать задание, потому что нет настроения или желания, — я отпущу его отдыхать. По крайней мере, так будет честно. Журналиста нельзя заставлять, это бесполезно. Возможно, благодаря именно такому подходу мы в свое время сделали лучшую информационную службу в городе.
Записала К. Кондратьева
